– А какая у вас фамилия? – осмелилась спросить Ирка.
– Грюннельвальд-Запричувидзе. Шучу, шучу! Гройс, вот какая.
«Гройс, Гройс», – несколько раз повторила про себя девочка, поднимаясь за ним по лестнице – воспользоваться лифтом Михаил Степанович отчего-то не захотел. Пятый этаж, шестой… На седьмом этаже он наконец остановился, а окончательно запыхавшаяся Ирка ухватилась за перила, поражаясь тому, что старик выглядит бодрячком после быстрого подъема.
– Лапти снимай, – распорядился Михаил Степанович, распахивая входную дверь. – И Прохора не трогай, он этого не любит.
Зажегся свет, и девочка в испуге отпрянула в сторону. На тумбочке перед зеркалом сидел огромный красногрудый попугай со страшным кривым клювом, похожим на ятаган, и смотрел на нее круглым смородиновым глазом. Длинные когти на морщинистых лапах напоминали крючья.
– Проша, у нас гости, – сообщил хозяин, и птица наклонила голову набок, словно поразившись тому, какое нелепое существо пришло к ним в дом.
– Это… кто? – выговорила Ира, никогда прежде таких птиц не видевшая. – Попугай, да?
Ятаган раскрылся, и из него донесся граммофонной хриплости звук:
– Пр-р-роша. Прр-рошу!
Ирка шарахнулась назад, ударилась о полку и зачем-то в ужасе сделала перед попугаем книксен. Тот склонил голову на другой бок, а в глазах его появилась отчетливая насмешка.
– Проходи-проходи, не бойся! – крикнул из комнаты Михаил Степанович. – Только вплотную к нему не приближайся.
Приблизиться к чудовищной птице вплотную девочка не согласилась бы даже за вознаграждение. Боком, по стеночке, она просочилась мимо попугая, не сводившего с нее взгляда, и как только Прохор остался за спиной, бросилась в комнату.
– Садись.
Ирка послушно забралась на диван, подумав, подогнула под себя голые ноги.
– Рассказывай.
Ничего не утаивая, она рассказала все, что случилось за сегодняшний день, упомянув и про Ляльку, и про телефонный разговор с матерью. Повествование вышло намного короче, чем ожидалось, – должно быть, оттого, что Ирка описывала случившееся скупо, без прикрас и подробностей. Михаил Степанович сидел, прикрыв глаза, и по лицу его невозможно было понять, слушает он ее или нет.
Воспользовавшись этим, Ирка наконец-то как следует рассмотрела своего родственника. На вид ему было около семидесяти. Отросшая седая щетина, на улице казавшаяся неряшливой, под электрическим светом странным образом придала ему благообразия. Худое лицо, ввалившиеся щеки – однако изможденным Гройс вовсе не выглядел. «Бывший летчик», – отчего-то пришло в голову Ирке, она сама не могла бы сказать отчего. Было в его выправке и скупости жестов и слов что-то военное, отдававшее жесткой дисциплиной и беспрекословным повиновением.
Наконец он открыл глаза и взглянул на нее:
– Хорошо. Можешь остаться. Но брать тебя в нахлебницы не стану, не надейся. Так что готовься отрабатывать проживание.
Очевидно, на Иркином лице отразилось то, что она представила при слове «отрабатывать», потому что Михаил Степанович покачал головой:
– Не тем способом, о котором ты сейчас подумала. Для этого я уже слишком стар, а ты слишком мало похожа на взрослую женщину. Нет, барышня, тебе придется работать. Можешь считать, что ты будешь работать на меня.
– Гладить-убираться-готовить? – деловито перечислила Ирка. – Продукты носить, деньги считать. Попугая чистить… Что еще?
И тут Михаил Степанович засмеялся. Негромко и удовлетворенно, точно Ирке удалось развеселить его хорошей шуткой. Он смеялся, открывая ровные крепкие зубы с желтым налетом, какой бывает у застарелых курильщиков, и от дверей вторил ему хриплыми звуками незаметно пробравшийся в комнату попугай Прохор.
– Вы думаете, я не справлюсь? – несмело спросила Ирка, косясь на птицу. – Я все это дома делаю уже давно. Так что вы не сомневайтесь…
Старик махнул рукой, и девочка замолчала.
– Попугая чистить – это прекрасно… – пробормотал он. – Слышишь, Проша? Тебя собирались чистить.
От дверей раздался негодующий клекот.
– Успокойся, я растолкую нашей гостье, в чем она неправа.
Михаил Степанович поднялся, подошел к Ирке и присел перед ней на корточки.
– Ты уже взрослая девочка, совсем большая, – с легкой усмешкой сказал он. – Поэтому сейчас я объясню, чего жду от тебя. Ты выслушаешь, и если мое предложение тебя не устроит, встанешь и уйдешь. Если устроит, останешься и будешь делать все, что я потребую. Договорились?
Ирка кивнула. Она во все глаза смотрела на старика. В последней школе ей многое рассказали о возможностях трудоустройства для несовершеннолетних девушек, поэтому Ирка вовсе не была наивной. «Наверное, сейчас скажет, что он сутенер. И захочет, чтобы я работала проституткой».
– Когда-то давно я был мошенником, – спокойно и как-то очень просто сказал Михаил Степанович. – Не сказать, чтобы настоящим артистом, но неплохим. Азам своей профессии я могу научить и тебя, с поправкой на гендер. Твоя выгода – знания, моя – деньги, которые ты заработаешь для нас обоих. Все очень просто.
Ирка старательно обдумала сказанное, в том числе непонятную поправку на гендер, сдула упавшую на глаза челку и тоном отличницы, тянущей на уроке руку, спросила:
– Можно вопрос?
– Можно.
– Почему в парке вы хромали? Зачем?
Михаил Степанович одобрительно усмехнулся:
– Последние пятнадцать лет своей жизни я следую нехитрому правилу. И оно, должен сказать, еще ни разу меня не подводило. Запоминай: всегда кажись слабее, чем есть. Сильными хотят выглядеть только дураки. Но применяй это правило с умом и думай, что тебе важнее: впечатление или результат. Если первое, то можешь притворяться кем угодно. Если второе, старайся выглядеть слабой. Противник недооценит тебя и станет совершать ошибки. А уж женщинам сам бог велел этим пользоваться.